Идрис Шапиевич идёт в гости к Ахмеду Омаровичу. Сам он — глава соседнего села, а Ахмед Омарович — бывший чабан. Они дружат с армии, вместе проходили боевые учения в Закавказье. Ахмед Омарович был старшим разведчиком ракетно-миномётного дивизиона, а Идрис Шапиевич — секретчиком в штабе дивизии.
В горах темнеет рано. Над домом Ахмеда Омаровича висит месяц. Дом стоит на обрыве, внизу успокоительно журчит речка, а за ней — гора, над горой в чёрном небе оранжевой полосой — отголосок заката, в нём чёрные облачка изображают под месяцем барашка, косулю, дерево.
— Ахмед! — кричит Идрис Шапиевич. — Э! Я тебе гостей привёл! Ты хоть помнишь, как мы на границе Турции стояли?
— Хо! — отвечает Ахмед Омарович. — Почему не помню?! Ты чего раскричался, как у себя дома?! Иди чай пить, ле!
У Идриса Шапиевича сын погиб в 1990-х — его и других сотрудников МЧС взорвали террористы на заправке.
Отцу выдали пакет с его останками. «Человек ко всему привыкает, — говорит Идрис Шапиевич, идя по залитому цементом двору. — Думал, никогда не смогу жить, а живу».
А у Ахмеда Омаровича пять сыновей, но дом пуст.
Во всём хозяйстве никого, кроме двух больших коров, которым скоро телиться. Пахнет навозом, сеном, собранным в горах, снизу журчит речка, в главной комнате на первом этаже под низким потолком горит простая лампа. Свет от неё тёмный, а тени от людей и предметов короткие, тяжёлые.
Все пятеро сыновей Ахмеда Омаровича — на СВО.
А жена умерла шесть лет назад.
Идейный — старший сын. Первым на войну пошёл он. Потом второй сын сказал отцу: «Как там старший один будет Родину защищать? Я пойду, его буду защищать». «Иди», — сказал старый чабан. Тогда пришёл к нему третий сын и сказал: «Отец, два брата там. Не могу я тут сидеть. Кто будет им там помогать?» «Правильно говоришь, — ответил отец. — Иди ты тоже Родину защищать». Пришёл к отцу четвёртый сын: «Отец, там почти все братья. Они вернутся, как я буду им в глаза смотреть? Отпусти, с тобой всё равно младший остаётся». «Это ты хорошо говоришь, — сказал отец. — Иди ты тоже». И наконец пришёл к нему младший сын. Говорит: «Все братья там. Мне теперь что, тут одному сидеть?» «И спасибо тебе, сынок, — ответил ему чабан. — Благодарю тебя за такие слова от души. Иди, помогай братьям». Младший сын тоже ушёл на СВО, но, когда старшие об этом узнали, написали письмо командованию и попросили младшего брата домой вернуть, чтобы с отцом оставался хоть кто-нибудь. Младший сын невесёлым вернулся домой, помог отцу по хозяйству и через два месяца попросил: «Отец, отпусти меня, я тебе помог, но я там должен быть». «Молодец, — ответил Ахмед Омарович. — Я, между прочим, ждал, пока ты это скажешь».
Чабан Ахмед Омарович никогда не говорил сыновьям, что они должны идти на СВО. Он знал: они и так пойдут Родину защищать, а если не пойдут, тогда он им скажет идти. А если они не захотят, он тогда сам пойдёт в военкомат, хоть ему за 70 и он инвалид второй группы.
А что? Он старший разведчик ракетно-миномётного дивизиона, автомат в руках держать умеет.
— А что вы будете делать, — говорит он, — если мои сыновья не пойдут, твои не пойдут, его не пойдут? Кто будет Родину защищать? Ха?! Спрашиваю я вас?! До Москвы, что ли, пускай враг дойдёт? Чего ждать? Если в Дагестан враг придёт, то это поздно уже будет, тогда от него только убегать. И что женщины, дети делать будут?
Ахмед Омарович убегать со своей земли никуда не собирается. На днях он смотрел телевизор, показывали депортацию мексиканских беженцев из Америки. «Зачем сами родину бросили? — спрашивает он. — Ну плохо им там жилось — работайте, чтобы плохо не было!» Сам Ахмед Омарович всю жизнь работал, у него барашков было 100 голов. Сам отару от волков защищал. Бывает, в горах такая погода — дождь моросит, туман, и барашки начинают голову поднимать, туда-сюда смотрят, волка чувствуют. Надо тогда пистолет из кармана достать, два выстрела в небо сделать, и волк не придёт. С барашками Ахмед Омарович уходил в горы рано, возвращался поздно.
Надо каждому до женитьбы дом построить, невесту хорошую найти, с ног до головы её одеть от души, колечки подарить— на все пальцы не получится, но хоть три-четыре, цепочки, часы. Работать надо много, чтобы в долг на свадьбы не брать, а самому давать, когда люди попросят. Детьми занималась жена.
— Моё слово им было не надо. Я вот так на них смотрел, — Ахмед Омарович хмурится и делает страшные глаза, но они слезятся — кажется, он хочет заплакать, — и всё, готово, так воспитывал. Наказывала их жена хорошенько. Я пальцем никогда их не тронул. Но она говорила: «Скажите спасибо, что я вас наказываю. А папе ничего не скажу». А как нас воспитывали? У меня отец умер — я ещё пацаном был. Мать меня воспитала. Мы ещё в четвёртом-пятом классе были — уже работали, пололи, сеяли. Вот это и было воспитанием, это самовоспитание было, дети за взрослыми повторяли.
Но я не помню случая, чтобы какой-то ребёнок против слова родителей что-то сказал.
— Вы отдали пять сыновей на защиту Родины, а что Родина вам дала? — спрашиваю его.
— Зачем Родине мне что-то давать? — удивляется он. — Я в 1995-м заболел с почками, в больнице девять месяцев надо лежать, а барашки — мучительные они. Младшему четыре было, дети не могли за ними следить. Я сказал: «Продайте барашек — купите коров. Будут детям творог, молоко, сметана». Они так и сделали, и у детей было что кушать. Это что, не Родина мне дала? Держи хоть 100 голов — Родина не против. Даёт, работать не мешает. Моя жена родила мне восемь детей — семь мальчиков, одну девочку. Самый старший сын и третий умерли маленькими. Но если бы эти мои сыновья были живы, я бы им тоже сказал: «Идите Родину защищайте».
Конечно, были в этом селе люди, которые во время мобилизации постарались спрятать своих сыновей. Только теперь, когда Ахмед Омарович идёт по сельской дороге и они встречаются ему на пути, они глаза от него прячут. Стыдно им. А старый чабан Ахмед Омарович смотрит им прямо в глаза. Некоторые шепчут: «Вот отец, который пятерых сыновей на войну послал. Да есть ли ещё в Дагестане такие?» «Ха! — отвечают. — Есть ли ещё такой в России?»
Они думают, Ахмед Омарович гордится, а пускай они хоть одного своего сына на войну отправят, чтобы понять, как он терпит! Как ему тяжело!
Встретит Идриса Шапиевича, а тот — шутник, ещё хуже самого Ахмеда Омаровича. Насмешит, чабан от его шуток смеётся, а сзади из-за спины обида выходит: «Ха, Ахмед, смеёшься, когда твои сыновья на войне. Не стыдно тебе?» Вот внуки днём приходили, он с ними здесь боролся на ковре под этой лампой, развеселился с ними, засмеялся и говорит сам себе: «Астагфируллах, Ахмед! Как ты можешь смеяться, когда твои сыновья там?!»
Недавно вызывали Ахмеда Омаровича в город на какое-то мероприятие. Он так и не понял, что там было. Учителя из сельской школы приехали, ученики, и там перечисляли награды его сыновей. Говорят, что его четвёртый сын ехал на КамАЗе, 7 т солярки вёз старшему сыну — командиру танковой роты. Смотрит, по степи едут танки. Чьи танки — он же не знает, далеко они. Танки начали стрелять. Старший брат ему позвонил, кричит: «Бросай машину! В яму, в яму беги!» А там шофёром был осетин, он всё старался машину спасти. А потом — такой грохот, взрыв, машина взорвалась. Четвёртый сын ничего не видел, не слышал. Потом в госпитале лежал. А когда вышел, решил вернуться на фронт. И когда ехал в машине, в неё снова попал снаряд — машина перевернулась. Ему рёбра сломало, он потом ползал и 12 раненых из этой машины с такими рёбрами через бугор на себе в медпункт перетаскал.
— Вах! — вскочил с места Ахмед Омарович. — Всё это с моими сыновьями происходит, а я — отец — ничего не слышал, не знаю, а ученики школы знают!
Идрис Шапиевич смеялся: в Дагестане сыновья не рассказывают родителям, что с ними происходит на СВО, только друзьям. Там, на мероприятии, Ахмеду Омаровичу подарили какую-то медаль — он вернулся с ней. Наверное, как отцу пятерых солдат, подумал он, но не разобрал, что на ней написано.
Когда по вечерам к нему приходят друзья, он с ними пьёт чай, шутит. Когда не приходят — бывает, плачет. А почему нет? Никто же не видит. Но не такой он человек, чтобы при людях показывать, как ему тяжело. Он говорит, что здесь, в горах, такой обычай: если у тебя чего-то много, ты по пятницам делишься с соседями. Ахмед Омарович отдаёт молоко. Но даже если бы у него был только один литр молока или один хлеб, а у него бы это попросили, он бы всё равно отдал. Жадности у него никогда не было, и Всевышний за это Ахмеда Омаровича всегда жалел: коров ему даёт, барашков, вот даже корову дал, которая всегда по два телёнка рожала — мальчика и девочку. «Родине необязательно мне что-то давать, чтобы я её защищал, — говорит он. — Главное, что я свой долг перед ней выполнил».
Вместе с Идрисом Шапиевичем они идут в летний домик за медалью, которой наградили Ахмеда Омаровича. В том домике с портрета на стене строго смотрит его ещё молодая жена.
Медаль оказывается простым памятным значком. Но, может быть, когда-нибудь Ахмед Омарович получит настоящую медаль — как отец пятерых солдат.
